Труды профессора Якобсона

Третий час Олег Якобсон в кустах крыжовника близ собственной дачи парил яйца в злобном ожидании своего отца.

Профессор математики Исидор Натович был заподозрен сыном в снохачестве, то бишь в сожительстве с невесткой, а если выразиться еще прямее — в незаконной поебке с его женой! Вот в чем был отец подозреваем сыном!

Олег случайно подслушал телефонную фразу своей жены Кристинки, которая была студенткой отца:

— Скорее приезжай, Ися. Оболдуха нет дома, и харчо давно остыло!

«Это я оболдух?» — прихуел Олег.

Фамильярность и оскорбление свили гнездо для мести в сердце сына. Сомнения развеяла початая пачка гондонов в кармане брюк отца.

Самым невероятным для сына казалось даже не то, что лысый сморчок, тихоня и подкаблучник, который, по убеждению друзей, потрудился на половой ниве единственный раз, ваяя наследника, теперь охмурил молодуху. Самым невероятным казалось то, что обрубок у него стоит!

Олег был парень добрый и после этого открытия даже пожалел мать за ее, по его убеждению, вынужденную половую разнузданность на стороне, о которой не знал лишь почтенный ученый.

…И вот сегодня Олег решил накрыть негодяя папашу с поличным на даче.

Дыхание ночи погасило зарницу бабьего лета. Глядя на звезды, хотелось дрочить до самозабвения, но проклятые комары с веселым звоном гвоздили жопу и прилегающие части тела.

…Наконец в темноте послышалось урчание «жигуленка» с пробитым глушителем. Потом — бряцание щеколды ворот и вслед за тем неузнаваемо бодрый голос родителя:

— Моя где-то сношается, ну и мы Ебаря Ивановича навестим,правда?

В ответ раздался сдержанный женский смешок, покоробивший Олега даже пуще, чем игривая матерщина профессора. Парень едва сдержался, чтобы не броситься на любовников с мешком пиздюлей наперевес, особенно на Кристинку.

«Нет, надо накрыть их наверняка, — в следующую минуту разумно решил он. — Так сказать, с Ебарем Иванычем в объятиях».

…Свет из гостиной размыл тени кустарников в саду. Олег подкрался к окну, чтобы в нужный момент взвиться Змеем Горынычем над восьминогом переплетенных тел. Он выждал и злорадно заглянул в окошко спальни, где мерцал ночник.

И что же? Олег охуел. Батек раком наяривал… мать Кристины, женщину, достигшую возраста пиздотной недостаточности. Ну и дела!

Ирина же Георгиевна, опустившись на локти, делала какие-то хитрые вращательные движения жопой — такие не снились даже Кристине. На ее исступленном лице лежала влажная прядь. Почтительный сын отпрянул от окна и с сомнением извлек, а потом придирчиво оглядел наследство, которым, теперь было по всему видно, обделил его отец.

От сердца тем не менее отлегло. Олег даже испытал гордость за поебушечки отца.

…Однако надо было где-то ночевать. Он решил переждать еще чуток, пока любовники угомонятся, чтобы в паузе явиться как бы невзначай.

Но тут возле ворот раздался тихий скрип тормозов.

«Это еще что? — встревожился Олег. — Мать, что ли?»

Ему вдруг страстно не захотелось, чтобы мать застукала отца.

«Бля, да ведь маман не водит машину! — вспомнил он. — Тогда кто же это?»

В свете фонаря над верандой сынок приметил до боли знакомую походку. Он пригляделся: брючный костюм, буфера, как у коровы вымя. Олег оторопел. Это была родная тетя, сестра матери, — пятнадцатью годами ее моложе, скромница и незамужняя мать-одиночка.

Олег стал чесать репу. Череда событий между тем развивалась сама собой. В ту-же минуту дверь распахнулась, и на пороге, радушно скалясь, молодцевато явился математик.

Сын восхитился преображению родителя. Батя в длинном халате походил на домовитого хлебосола, на десерт предпочитавшего свежей пиздятинки к чаю.

Тетя прильнула к груди Исидора Натовича и скромно потупилась, когда профессор, что-то воркуя и приобняв свояченицу за талию, галантно повел ее в дом.

Наследник, лишь для того, чтобы увериться в правильности выводов, искоса заглянул в обитель блядства. Место тещи, исчезнувшей невесть куда, заняла тетя. С одной стороны Олегу было неприятно, с другой — любопытно: что у нее за пиздень?

Батя, однако, не торопился. Он притомился после разминки. Да и тетя не гнала. Она не спеша, как бы умиляясь, стала оголять головку члена профессора. А профессор, заложив руки за голову, улыбался ее шалостям. Наконец он сжал ее груди. И между грудями несколько раз для разогрева вынырнул его елдак прямо под подбородком родственницы. Тетя закатила глаза и блаженно улыбнулась.

Дальше Олег смотреть не стал. В яйцах и без того бушевало Бородинское сражение, а вздыбленная пушка вот-вот готова была выплюнуть горячую картечь.

Олег решил тихонько прокрасться в дом через заднюю дверь. Там был чуланчик для гостей, лежак и постельное белье. Назавтра можно было соврать, что он, мол, так и спал здесь, притомившись за день.

Ему это удалось. Не включая электричества, Олег разделся и по памяти завалился на топчан. Но вздох облегчения вдруг застрял в горле, как целиком заглоченное яйцо.

— Наконец-то, Ися! Ну что, улеглась сестренка? — раздался из мрака голос тещи, и пара женских грудей навалилась на плечо зятя.

— Да нет, — с сарказмом в голосе ответил парень, — ебутся!..

— Олег? — вскинулась и отпрянула теща. — А ты что здесь делаешь?

— То же, что и вы — вздремнуть собрался…

Пикантность ситуации заключалась в том, что оба знали о происходившем полчаса назад. А спальных мест, кроме как на лежаке, так чтобы не раскрыть свое инкогнито, для «ебущихся» в доме не было…

Нельзя сказать, что зять испытывал отвращение к теще. Его флюгер, разбуженный видениями из спальни, торчал курсом на половой ураган. Со своей стороны Ирина Георгиевна молча переживала измену ветреного профессора и теперь жалела зятя. Бедный мальчик, по ее убеждению, вынужден был прятаться и переживать, открыв для себя двойную блядскую сущность родителя.

Она по-матерински хотела приласкать мужа дочери. Но потянувшаяся рука наткнулась на вздыбленный шишак. Это умилило женщину. Ничего порочного она не мыслила себе. Но оскорбление и сочувствие размягчили волю. Женщина спохватилась, когда ее размякшие бедра развалились поверх локтей парня и что-то горячее и плотное вошло в нее едва не до пупа. Она попыталась дернуться прочь, но зять жаркими губами высасывал из ее груди остатки воли к сопротивлению.

Бедра сделали непроизвольное движение в такт напору парня, перед глазами закружились радужные сферы. Она подумала о дочери и успокоила себя: «Ничего, всего лишь один разочек. Об этом никто не узнает!»

… Между тем Исидор Натович только выдавил из залупы последний мед любви на лобок родственницы, блаженно млевшей под профессором, как в двери настойчиво стали барабанить.

«Как бы не супруга!» — струхнул математик.

— В чулан, быстро! — выпалил первое попавшееся Якобсон-старший. Размер катастрофы вырисовывался для обоих большим пиздецом.

Мгновением позже, когда голый зад свояченицы сверкал по коридору, профессор смекнул, что чулан занят, но переделывать что-либо было поздно.

…На пороге стояла младшая двоюродная сестра Нина, первая любовь Исидора Натовича из Вологды. Они поебывались по старой памяти при ее внезапных наездах.

— Я звонила тебе домой. Там не отвечают. Решила, что ты на даче. Ты один? Какое счастье! — бросив дорожную сумку, тараторила Нина.

Профессор вздохнул, целуя свою первую любовь, придирчиво оглядывая выпирающие под кофточкой соски. Одним чаем тут не отделаешься, решил он.

…Тетка влетела в чулан. В свете ночника на топчане курили двое голых. Тетя присмотрелась и, сердитая на Исю, пробурчала племяннику, разбирая охапку вещей:

— Ой, блин! И сынуля его здесь — такой же злоебучий. Ну конечно — яблоко от яблони… — Сперма профессора текла по ее бедру, и она, нервная от недоебита, раздраженно вытерла ладонью. — Ты бы прикрылся, Олег. Я тебе тетя или кто?

Олег довольно нагло и небрежно накинул простыню поверх отдыхавшего члена.

— А тебе, пизда старая, не совестно перед дочерью? — накинулась тетя на сестру.

— Да ладно ты, целка телячья, — в тон окрысилась Ирина Георгиевна, — поди, когда Клавка узнает, будешь жопу до воротника штопать!

Зять и теща сдержанно засмеялись.

— Мальчика тебе не жалко? Давно ли триппер залечила! — натягивая трусы, не унималась тихоня.

— Там мать, что ли? — перебил склоку Олег.

— Не знаю.

— Выпутываться как-то надо.

— Топчан раздвигай. Утро вечера мудренее. Трусы для начала надень. Здесь же твои тетя и теща.

Олег не послушался. За вечер он такого навидался, что не был уверен, будто его яйца озадачат здесь кого-нибудь.

Он улегся между женщинами. В темноте трое изображали глухой сон и думали о своем. Однако неугомонная рука разохотившейся тещи — пропадать так пропадать! — нащупала член зятя. И втихаря, бочком, они продолжили.

— Потише там возитесь! — буркнул голос обделенной сестры.

Но растревоженный пальцами клитор откликнулся на ласку Олега, и тетя сладко вздохнула. Трое примирительно засмеялись.

…Утром отец даже бровью не повел, когда из чулана вышли помятые родственницы и сын.

За чаем двоюродная сестра значительно смотрела на брата, а на кухне шепнула ему:

— Олег, выходит, тоже по родственницам ударяет? Ну и наследственность! Аж с двумя управляется!

Исидор Натович только крякнул.

Позже в задушевной беседе, впервые за многие годы, отец наставлял сына:

— Понимаешь, сынок, все блядищи — это преходящее. А твое родное, оно всегда с тобой останется. Потому первобытные племена и выжили. Им баб искать не надо было. Все под рукой. А Дарвин твой — мудак!

О тайне клана Якобсонов никто из родственниц не распространялся. Но дружнее этой семьи в дачном поселке семей не знают.

Валерий Осинский