Театр «Шанс»
Жене я никогда не изменял. Сама мысль об этом мне была противна. Но однажды зимой в автобусе в обычной сутолоке, продвигаясь с женой по салону, я вдруг мимоходом замечаю: мне прямо в душу смотрят два жгучих черных глаза.
И не просто смотрят, а как бы безмолвно говорят: «Милый мой, как же так? Вот она я! Есть другая жизнь! Полная пламенной страсти… Ты еще не знаешь ее… И я покажу тебе эту жизнь!»
Мне стыдно казаться наглецом и нахрапистым хамом. Я было попытался отвести взгляд, как это делал всегда, сталкиваясь с незнакомыми людьми, тем более с девушками. Но помимо простого взгляда я чувствовал здесь нечто иное, что называется оцепенением ума.
И не ума даже, а спинного мозга. Какая-то неведомая сила не давала сойти с места, удерживала мой взгляд на незнакомке, переворачивая мировосприятие и привычные устои примерного поведения.
Девица в черном была не одна. На коленях ее сидел трехлетний мальчишка. «Это не мой ребенок. Это сын моей подруги», — вновь уловил я четкие безмолвные слова.
Как две ящерки перед спаркой, мы жадно пожирали друг друга глазами… Ни жена, ни окружавшие не замечали наших пристально странных взглядов и немого общения.
«Мы обязательно встретимся!» — приказал моей душе ее неслышимый голос.
На остановке, подавая жене руку, я почему-то был уверен, что случится это уже завтра. Я оглянулся, поймал еще раз взгляд попутчицы и вновь получил безмолвное подтверждение: «Да, именно завтра! Обязательно завтра, слышишь?»
Я не верю ни в колдунов, ни в ворожбу, полагаюсь во всем только на волю случая, но после происшедшего готов был поверить во что угодно.
На другой день я оказался на остановке «Космонавтов», на которой бываю, может быть, раз в год. Рейсовый автобус сломался, и я ждал следующего. И среди мерзнущих пассажиров я вдруг заметил знакомое черное полупальто, черную кубанку и черные полусапожки.
Во мне окончательно умер реалист-скептик, уступая фаталисту-мистику место. Да! Это была она! Нас разделяла пестрая масса жаждущих ехать. Боковым зрением или, может быть, шестым чувством мы следили друг за другом, продолжая безмолвный диалог:
«Я здесь!» — говорила она. «И я, вот он!» — отвечал я.
«Сходимся!» — мысленно сговорились мы, она первой сделала несколько шагов вглубь толпы. И я.
«Ближе, ближе! Ну же!» — приказывала она.
И вот я почти рядом, в метре от нее. Подошел автобус. Люди хлынули в проем двери, но ни я, ни она не торопились.
«Пусть заходят», — неслышно говорила она.
«Да, наш шанс никуда не уйдет», — подтвердил я.
«Ты сказал «шанс», интересно, какой?» — удивилась она, одаривая меня насмешливым взглядом.
С досадой я опять увидел, что она не одна. Три ее подруги уже давно повисли на подножке, энергично махая руками — звали за собой. Она протиснулась к ним, не сводя с меня жгучей тьмы своих глаз, такой же, как и при первой встрече.
Я шагнул следом, ухватился за поручень и вдавил собой всех четверых в пассажирскую массу. Дверь с трудом затворилась, и в невольные объятия я принял ту, с которой секунду назад вел безмолвную беседу.
Сквозь зимнюю одежду я ощутил трепет ее подвижного тела, упиравшегося в мою грудь. Ягодицы ее уютно устроились в моем паху, наши ноги и бедра причудливо скрестились, покоряясь автобусной давке.
«Не сон ли это? — спрашивал я себя. — Может, я вообразил себе лишнего?»
Но она не прилагала усилий, чтобы как-то отпрянуть, отдалиться или сменить позу. С каждым толчком автобуса все теснее и теснее жалась ко мне. Каждой клеточкой я чувствовал дрожь, отзывчивые волны и горение ее тела.
Я уже не помню, о чем она с подружками живо щебетала. В памяти остались лишь два слова: «шанс» и «театр», или театр «Шанс». Она имела к нему какое-то отношение.
Я не замечал бежавшего времени и пройденного пути. И как подъехали к остановке, и как дверь распахнулась, я не помнил — слишком поглотила меня нахлынувшая страсть.
Гурьбой мы вывалились из автобуса. Попрощавшись, ее попутчицы тут же разбежались. На обезлюдевшей остановке мы остались одни.
Постояв так немного, она задумчиво посмотрела на меня и, больше не оборачиваясь, заспешила вдоль темной аллеи к старым пятиэтажкам.
«Ну, что же ты, пошли!» — вновь услышал я в себе ее голос. Дорожка сворачивала за утол.
Я неотступно следовал за манившей меня ведьмой, в тревоге спрашивая себя: «Не насильник ли я, не маньяк ли, не болен ли, раз не противлюсь одолевающему желанию?» Но продолжая стремиться к своей внезапной любви, я не находил ответов или, может быть, не желал находить их…
Мы оказались у стены большого дома. Моя попутчица вдруг сбавила шаг и остановилась. Я растерялся: в ее жгучих глазах, отражавших блеск уличных фонарей, я читал и укор, и насмешку, и лукавый зов продолжать преследование.
Во мне вновь появилось сомнение: не сошел ли я с ума? Ответа не было. Вместо этого очаровавшая меня колдунья вдруг юркнула в подъезд, а я в беспамятстве оказался с ней рядом уже на этажах.
Рука моя лежала на ее талии. Попутчица моя замерла, занося над ступенькой свою ладную ногу в черных колготах, будто решая: подниматься дальше или нет. Полупальто ее было распахнуто, лицо пылало.
Губами я чувствовал его близкое тепло. Ноздри ее играли, будто ловили запах вожделения, глаза лучились. И в полумраке подъезда я видел их палящий черный свет, какой, наверное, исходит от космических черных дыр и какой не увидишь в привычном спектре…
Еще секунду я был в нерешительности. Меня путал ее необычный потусторонний взор, но она явно ждала моего натиска…
«Ну, что же ты, милый? Вот она — наша минута… Мы вдвоем и никто не мешает!» — безмолвно вещала она. «Я слышу удары твоего сердца… Не бойся! Ничего не бойся!» — продолжала она. «Иди же… Я чувствую ласку твоих рук… Иди же…»
Я сделал шаг, влекомый открывшейся мне бездной, и ушел в долгий беспамятный поцелуй… В звездный колодец без дна!
Когда все закончилась, обессиленные и уставшие, мы разжали объятия. Отброшенный сапожок, стянутые колготки, юбка, полупальто на подоконнике медленно возвращали нас в реальность. Молчавшая до сих пор моя колдунья вдруг заговорила:
— Уходи! — потребовала она строго и властно.
Я вышел на улицу. Мела поземка. Среди голых деревьев горел одинокий фонарь — молчаливый свидетель нашей случки. Я закурил, дожидаясь у подъезда своей покорительницы.
Но ни через минуту, ни через час никто из подъезда не вышел. Я вновь поднялся наверх. На площадке еще витал дух нашей страсти. У батареи лежала ее варежка. Я поднял ее и, вдыхая сладкий запах грешного тела, поднялся выше. Никого.
«Завтра отыщется!» — решил я про себя. Но ни завтра, ни послезавтра, ни через месяц, ни через год, сколько бы я не караулил возле этого дома, я так и не встретил ее.
Я разыскал этот самодеятельный балаган с названием «Шанс», но на сцене ее не увидел. Я перезнакомился с осветителями, администраторами и актерами, написал сценарий для новогоднего утренника и отдал его режиссеру, но никто не помог мне. Никто никогда не видел, не встречал и не помнил девушку в черном…
Я высох, замкнулся. Свет белый мне не мил. Жена усиленно допытывается причин моего состояния, но признаться ей, в чем дело, нет у меня сил. У меня одна мысль, одно желание, одна надежда: только бы вновь увидеть мою колдунью, еще раз пережить с ней внеземную страсть…
Она не оставила мне будущего, лишь неизводимую тоску и два слова всего: «театр» и «шанс», и варежку…
Откликнись, прошу тебя! Верни мне мою душу!
Евгений Печорин