Санитар на работе

Хорошо сидеть и плевать на работу, особенно с утра. Все носятся, блядь как угорелые, вертятся, а ты сидишь себе, покуриваешь и плюешь в потолок.

Вот бежит завотделением Шиманский, маленький, очкастый, доктор медицинских наук, профессор, голова! Не то что какой-нибудь санитар, как я. При деньгах, машине, красавице жене…

Знаем, ебали! Хоть я и санитар, но эту червленую породу за версту чую. Муж обеспечивает, а любовник ебет! Любовник — это я. Или мой напарник Юрок, с кем вместе таскаем грязное белье и прочую болезненную срань. Весело, однако, смотреть на Шиманского.

— Опять, Зотов, прохлаждаешься? — ворчит Шиманский. — Уволю! Не видать тебе мединститута, как своих ушей. Врач должен много работать!

Плюнул и бежит дальше. «Да пошел ты в жопу! Уволишь! Как же, жди! А жену твою пялить по три раза в неделю кто будет, дядя? И насчет меда ты загибаешь! Если захочу — будет и мед».

Вот несется Ниночка, молоденькая такая, сладенькая, ну как конфетка. Врач! Хирург! А в рот берет, как пылесос. Но сейчас Ниночка при исполнении, делает обход. Это тебе не минет.

— Александр! — обращается она ко мне строго, словно не трахал я ее вчера. — В шестнадцатой вы не заменили судно! Нехорошо! Вы меня слышите, Александр?

Я понимаю ее тон — в служебных отношениях должна быть здоровая субординация. Вчера я в клизменной поимел ее раком, уже в который раз. Прием у нас с ней отработан: халатик на спину — и вперед. Обожаю, когда на ней фиолетовые трусики в кружавчик. А также необыкновенные звуки.

— Уть-уть! — обычно постукивают мои яйца. — Уть-уть!

Сижу дальше, мечтаю… Вот несется Светочка, анестезиолог. До чего милая девчонка! На ходу успевает — и чтоб никто не видел! — чмокнуть меня в щеку, а также пригласить к себе домой на завтра. Я уже предчувствую, что будет завтра…

Предвкушая оргию, сладко потягиваюсь… Сильно вытягивается и член. Неспроста, ох неспроста. Вот я вижу Лилию Семеновну, кандидата медицинских наук женщину во всех отношениях правильную и настолько красивую в свои сорок лет, что я тут же забываю и про Шиманскую, и про Свету, и про Нинку…

— Саша, дружок, надо бы помочь девочкам в перевязочной…

Ее голос струится как горный ручеек.

— Нет проблем!

Она заходит в ординаторскую, на пороге едва оглядывается через плечо. Это наш знак — значит, можно… Скольжу тенью за ней. Лиля стоит ко мне спиной. Я обхватываю ее сзади и начинаю медленно целовать за ушками.

Из ее груди вырывается выдох. Лиля самая благодарная женщина во всем отделении. Я глажу ее точеные ляжки, постепенно задирая халатик и юбочку…

К ней я испытываю настоящую любовь. У меня язык не поворачивается назвать ее блядью. И это единственная женщина, хоть и вдвое старше меня, которой я делаю это… И делаю так, что…

Я заваливаю ее на топчан, раздвигаю ноги и припадаю к лобку. Она само совершенство во всем. Она бреет свои нежненькие и сладенькие губки, оставляя лишь невинный чубчик коротеньких, светленьких волос на лобке. Ах, Лиля… Я лижу ее как подарочную конфету, как леденец… Она судорожно кончает раз, другой… Она извивается и стонет…

Я отрываюсь от нее, нежно закидываю ее ножки себе на плечи и начинаю так пялить, как не пялил ни одну бабу в своей жизни…

После Лили не хочется уже ничего.

Появляется Маша-медсестра, тянет меня в кладовую. От Машки меня тошнит, да при том там еще баба Катя. Ее тоже пора уже драть. Не дерешь — обижается…

В это время появляется Юрок с загадочной улыбкой. Это означает, что он только что оттянул Наташу-педиатра…

Шиманский тут как тут:

— Хотел бы я знать, господин санитар, почему вас не было на рабочем месте тридцать пять минут!

И пошло-поехало: снова грозит нам всеми карами и провалом на экзаменах… Интересно, сколько раз нам сегодня придется послать профессора на хуй?

Я вскидываюсь и изображаю бурную деятельность. Энергично забрасываю в перевязочную всякие бинты-зеленки, подмигивая молоденьким практиканткам, которых собрал вокруг себя Шиманский. Он впаривает девчонкам нудный бред…

Заглядываю в педиатрию. Васька, второй врач, со скучным видом, тупо перекладывает папки с историями болезни. По его виду я понимаю — жена опять не дала, а с местными блядями он почему-то не водится. Бывают же такие мужики: на работе не ебутся…

— Пойдем покурим,- предлагает Юрик.

— Ну как там Наташка? — справляюсь я после первой затяжки.

— А то ты не знаешь! — отвечает Юрик.

Он прав, потому что педиатра мы три дня назад пялили вдвоем. Трах как трах, а вот как колотились мои яйца, я опять запомнил: бум- бум! Бум-бум! С Нинкой почему-то уть-уть, с ортопедом Кирой — вать-вать, с Шиманской — слип-слип!

Перед обедом мы заглядываем в столовую. На первое — срань для больных. А для нас… нас хорошо кормят, мы с Юриком не жалуемся.

Кстати снова о звуках. Необыкновенные звуки издает подбородок поварихи Любы, которую я иногда трахаю в рот. Яйца дружно отстукивают по подбородку — шит-шит… Надо же!

Что касается Юрика, если уж говорить о пищеблоке, то он потягивает тетю Валю, целлюлитную красотку неопределенного возраста из санитарного контроля.

После обеда отправляемся проведать Ксюшу и Настю из рентгена. Если честно, я не очень люблю возню с этими девчонками, хотя Юрику хорошо. Он дерет Ксюшу раком, а мне приходится иметь дело с Настей, которая ни в какой позе не трахается — только на боку! Иначе нельзя — не пробьешь.

Вот ведь как пизда устроена. Нет бы как у людей, а то как у последней сволочи. Ненавижу на боку — у меня начинаются проблемы с потенцией, когда я с бабой на боку!

— Слышь, Санек, а пошли сегодня на жирную бабу!

Юрик давно хочет отыметь жирную: мягкую-мягкую, всю в складочках.

— Вон в бухгалтерии работает Оксана, и подруга у нее Елена Андреевна… И та и другая недоебитом страдают. Можешь мне поверить. Я как-то видел, как они ссали. Жирнюги еще те! Кстати, вопрос на засыпку: как нормальная баба вытирается, после того как поссыт?

 — Ну как! Молча! — Я смотрю на Юрика с недоумением.

— Ты что, никогда не видел?

— А где я могу такое увидеть? По телевизору?

— Ну ладно, расскажу. Обычная баба — чик, и подтерла. Не задумываясь, значит.

— А недоебанная?

— Недоебанная протирает с протяжкой. Ведь пизды чуть коснись — и потекла.

Я напряг извилины. Ну просто чума!

— А переебанная?

—  Та просто промокает… ну, как тампоном… Понял?

— Откуда такие познания?

— А помнишь Шиманский заставил туалеты от мата очистить, ну закрасить там весь настенный эпистолярий. Ну, я тут как тут. Сижу в женском. В кабину забрался, а на дверь табличку, мол, ремонт. А сам дырку проделал в соседнюю…

— И чего?

— Ну и сам понимаешь, насмотрелся!

Воспаленные разговорами, двигаемся в бухгалтерию: идем на жирных!

Халатов как не бывало. Голубые джинсы в обтяжку и черные блузоны без рукавов, черные очки. Такими нас здесь мало кто видел. Да и какая баба устоит перед двумя блондинами с голубыми глазами и накачанной мускулатурой!

— Мальчики, вы куда? — спрашивает изумленная Нинка, чуя недоброе.

Ручки на груди, жопка оттопырена. Она смотрит нам вслед.

Ксюша мило улыбается, Светик светится ревностью. Пробегающий Шиманский вжимается в стену…

Юрик убыстряет шаг, а я… я тащусь все медленнее и медленнее. Почему-то всплывают передо мной глаза моей Лили: ведь я ее люблю! Как мне нравится целовать ее мочки! Как мне нравится ее голос!

Юрик замечает мое состояние:

— Ты чего? Давай живей!

Я останавливаюсь:

— Ты давай уж один… Что-то надоело мне это блядство, понимаешь?

— Смотри,- не огорчается Юрик, махув на меня рукой.

По идее, я ему благодарен. Юрику достает ума не лезть мне в душу. Я хочу только одного — покоя и Лилю. Я давно это хочу. Мне надоели эти игры, надоели легкие победы, надоели чавкающие звуки влагалища — мне все надоело, кроме Лилии Семеновны!

И когда-нибудь я брошу Шиманскому на стол заявление об уходе и, придя к Лиле с большим букетом цветов, попрошу ее руки…

В общем, хорошо сидеть и плевать на работу с утра. И только к вечеру намного хуже…

Рэм Осадчий