Рулит пизда жены декана
Хуево бухать одному, но ничего не поделаешь. Друг единственный Леша съебал с отцом в гараж, знакомые по общаге ребята уже бухали с кем-то другими. А вот я был свободен, как, впрочем, и накануне, и за целый месяц до этого. На учебу я хуй забил — третий курс, пора и расслабиться.
Я и раньше-то не особенно напрягался. А теперь вообще положил конкретно. Староста наша Оля Васильева, дай ей бог здоровья, ставит мне в журнале галочки присутствия. Надо бы ей купить чего-то в знак благодарности…
Делать мне катастрофически нехуй. Все прежние забавы надоели, спортом я не увлекаюсь, хобби у меня нет, работа по херу. Остается водка. Но пить перед зеркалом скучно, поэтому я хожу в рюмочную через дорогу от нашего общежития. Здесь, среди столиков, усеянных пролетариатом, я чувствую себя уютнее.
Гул пьяных голосов, запах перегара, пота и курева дают мне ощущение теплого товарищества. Иногда, когда много народу, ко мне подсаживаются собутыльники. Они пьют и гонят всякую пургу заплетающимися языками, втягивая меня в волнующие базары о делах житейских и политике.
…Было около пяти. За столиком я один, народ еще не подтянулся после работы. Для разгона заказал сто пейсят «Столичной» и стакан томатного. Выпил залпом, покрыл томатным соком.
Хорошо! Я не тороплюсь, слушаю музыку. Как смешается в желудке «Кровавая Мери», закажу стограммчик, сок, салатик из капусты и корочку хлебца, а то, не заедаючи, опять ужрусь в говно. Нах мне в «трезвяк»? Нахерачат телегу в деканат, каааакой я растакоооой… И меня отчислят из университета или выебут жестко. Нах мне то и другое?
В рюмочную вошли две женщины бальзаковского возраста. Оглядевшись, они выбрали мой столик, кинули сумочки и ушли к стойке делать заказ.
Неспроста, думаю, они заняли этот столик. Наверное, из-за , меня. Хуль тут скрывать, я здесь и симпатичный самый и этот самый молодой! Престарелым курвам захотелось молоденького мясца!
Бля, ну навоображал сразу. А всего-то, может, опять-таки думаю, им очки мои в проволочной оправе показались интеллигентными. Они подумали: ах, какая роза выросла среди говна и , можно, наверное, не бояться за сумочки…
Э-э нет, размышляю дальше, это у них в душе, которая в области пизды, заекало, инстинкты животные забеспокоились…
Тетки сели за столик, с интересом на меня поглядывая. Очень уж я задумчиво выглядел. Одна толстая, с рыжей веснушчатой мордой и волосами, собранными в длинный хвост, другая — худая, с короткой стрижкой кудрявых темно-русых волос. Она вообще смотрела на меня нежно, по-матерински.
— Какой хороший мальчик, — вдруг сказала она пьяно, обращаясь ко мне и к своей жирной подруге, — у меня сын твоего возраста. Тебе сколько?
— Двадцать четыре… — ответил я, деликатно сдерживая отрыжку.
— А моему двадцать три, почти ровесники. А как тебя зовут?
— Стас.
— А меня Маша, а ее Аня.
Жирная Аня кивнула, подтвердив, типа, да, это я.
— А почему ты ничего не ешь? — засуетилась Маша. — Ты такой худенький… На вот, салатику поешь! — Она придвинула ко мне свою одноразовую тарелку с салатом. — Ешь, ешь, не стесняйся.
Посопротивлявшись для приличия, я отведал немного салата, понимая, что это символ нашего сближения — ее пизды и моего хуя. Потом я купил еще водки, соку и два салата, и все это мы выпили и съели, сближаясь при этом все теснее.
Наконец Маша сказала:
— Пойдем с нами, Стасик, я тебя мясом по-французски угощу. Отвык, наверно, от домашней пищи?
— Я бы с удовольствием, да не хочется стеснять ваших близких, — начал прощупывать я ситуацию.
— А никого и не будет, муж в командировке, а сын живет отдельно со своей… как их щас… ну, да, герлой. Я одна дома оставаться боюсь. Аню вот к себе пригласила. Пойдем!
Я сразу же согласился. Уходя, я поймал на себе ласковый, почти отеческий взгляд небритого мужика за соседним столиком.
«Молодец, сынок! — говорил его взгляд. — Задай жару этим блядям!»
«Будь спок, отец, задам!» — ответил я таким же макаром.
Маша жила в квартале от рюмочной, в уютной двухкомнатной квартирке. Я жрал «французское» мясо, запивая водкой, и слушал их пьяный бред. В воздухе стоял густой запах грядущего секса, заставляя раздуваться мои ноздри, а сердце — биться чаще.
Хмельные бабы вели себя легко и раскованно. Особенно Маша. Она то и дело прижимала мою голову к своей груди… Конечно, в какой-то момент я полез целоваться.
Анна удивленно на нас смотрела, хлопая бесцветными глазками. Затем все происходящее стало проноситься передо мной, как отдельные отрывки какого-то кинофильма, вырванные из общего контекста.
Вот Маша заваливается на стол, задыхаясь от смеха над какой-то моей шуткой… Вот я в коридоре жадно сосу ее грудь, выбившуюся (или вынутую мной) из декольте… Вот я сильно тру ее пизду через трусы…
А вот уже ебу ее на кровати, насаживая ее на хуй. Маша страстно стонет и что-то лепечет, закрыв глаза. Затем я вдруг обнаруживаю себя голым.
Я сижу на краю кровати, свесив голову на грудь, а Машин голос откуда-то из темноты объясняет, что надо бы выебать и Аню, а то она обидится. Аня такая одинокая…
Шатаясь, я иду на кухню (точнее, кухня сама надвигается на меня!), а там Аня. Она сидит за столом и тупит на мой хуй во все глаза. И лицо ее надувается и как-то переливается… наверное, из-за цветных пятен.
Я что-то ей втолковываю, опершись руками на стол, чтобы не ебнуться… а потом — вдруг; без всякого перехода — ее жирные ляжки ложатся по обе стороны от меня, в лицо мне тычется какая-то волосатая хуйня, живая и вонючая. Чисто интуитивно я провожу по ней языком и еще раз, и еще…
Поднимаю глаза и над бугристым ландшафтом жировых складок различаю очертания Аниного обмякшего лица с вывалившимся, как у висельника, языком.
А вот уже я на стуле — ебу ее сидящую на мне, бедра свело от напряжения.
Потом туман и небытие. Я открыл глаза и обнаружил себя в совершенно незнакомой обстановке.
С трудом поворачиваю тяжелую голову, осматриваюсь. Где это я? Взгляд падает на настольную лампу, с лампы на кровать. Мелькает воспоминание, как я ебал на ней Машу при уютном свете лампы.
Значит, это был не сон! Таким далеким и неправдоподобным казалось теперь все произошедшее. А где бабенки-то мои? Из-за двери донесся приглушенный Машин возглас. Они на кухне, понял я, мысленно оценив расстояние по громкости ее голоса.
Волной накатил приступ похоти. Мне так хотелось отвлечься от своего хаотичного похмельного состояния, ощутить чью-то живую плоть, чтобы почувствовать, что я в этом мире не один.
Я вскочил и голышом помчался на кухню. Еще из коридора я увидел Машу. Она пила чай и о чем-то увлеченно говорила.
— Рановато вы встали на бляд…
Слова застряли у меня в глотке! На месте предполагаемой Ани сидел… наш декан Лев Ильич!
Он уставился на меня охуевшим взглядом:
— Кириенко! Ты… что тут делаешь?!
Он посмотрел на Машу.
— Ты его знаешь? — удивилась Маша. — Это тот мальчик, о котором я тебе рассказывала.
Наступило неловкое молчание. Я был готов сквозь землю провалиться. Все, пиздец мне, подумал я, машинально прикрывая мудя руками. Декан первый пришел в себя:
— Ну что стоишь, присаживайся. Водку будешь?
Я присел, махнул рюмку налитой мне водки, заел огурцом. Он тоже выпил, но скованность еще чувствовалась, и декан налил по следующей. Мы разговорились. Суровый и строгий наш декан оказался мировым мужиком. Он шутил и прикалывался, не переставая, ну и бухал, конечно, тоже.
Доверительно он мне поведал, что у них с женой свободные отношения, любовь чистая, не омрачаемая собственническими притязаниями. Оба, как Я понял, любят молодую плоть.
Когда я заходил в деканат, у меня сразу вставало при виде его секретарши, красивой, фигуристой телки с большими блядовитыми глазами. «Неужели он ее ебет?» — терзался я завистью. Теперь понял: да, ебет. И не ее одну. На прощание декан настоятельно посоветовал мне не распространяться о случившемся. Я клятвенно обещал.
…Я сидел в деканате, ждал декана. Кроме меня еще человек десять толпились в тесном помещении. Мы были как одна семья — мы надеялись получить разрешение на пересдачу.
У каждого была заготовлена своя легенда: болел, ухаживал за больной бабкой, ездил на похороны деда, играл в КВН и тому подобное. «Войдите в положение… Ну пожалуйста!.. Больше такое не повторится…»
Наконец появился декан. По пути в кабинет он окинул всех суровым судейским взором. И тут заметил меня…
— Кириенко! А ты что тут делаешь? Опять сессию не сдал? Почему?
Занят был, ебал вашу жену… Такое не скажешь.
«Банковское дело» у меня, Лев Ильич, а я болел… я не успел… — проскулил я жалостливо.
— Понятно… Выпиши-ка ему направление! — велел он секретарше.
— Лев Ильич, это будет уже третья пересдача! — поджав блядские губки, сообщила она.
— Ничего, сдаст, он парень умный, просто перенапрягся.
Декан зашел в свой кабинет. Меня окатило волной черной зависти, исходившей от дружной семьи студентов-двоечников, столпившихся здесь.
«Вот повезло ублюдку!»
Вдруг Лев Ильич выглянул из кабинета. Он поманил меня пальцем, подождал когда в помещении воцарится гробовая тишина.
«Передумал! — предательски торжествовали братья двоечники. — Ща будет ебать, как надо!»
— Чуть не забыл, Кириенко! Мария Ивановна просила тебя зайти к ней сегодня вечером…
«A-а, блатной, сука!» — немо завопили студенты.
— Документы занесешь, — пояснил Лев Ильич.
— Обязательно! — сказал я, и вдруг, набравшись наглости, спросил: — А банковское дело она, случайно, не знает, чтобы помочь?
Декан хмыкнул и сказал, взглянув на меня с уважением:
— Мария Ивановна знает практически все предметы по нашей программе. Думаю, она поможет…
Он признал во мне равного! Мы с ним блядовитые братья во пизде! Так думалось мне, когда я окидывал снисходительным взором оглушенную свору шавок, истекающих слюной ненависти ко мне.
Теперь заживу я весело и до сессии, и на сессии, и под сессией, и сзади сессии! Так сказала пизда марьиванны — и баста.
Игорь Джапаров