Последняя встреча

Я проснулся от того, что Федор настойчиво тряс меня за плечо.

— Вставайте, барин, сколько можно спать, полдень уже.

«Безмозглая скотина! Ведь знает, что я лег на рассвете, и все равно будит!»

Голова трещала, во рту ощущался вкус горечи. Похмелье… Я сел на кровати.

— Квасцу, что ли, барин, а? Враз полегчает.

— Давай, черт с тобой, —  пробурчал я и стал лениво одеваться.

Похмелье похмельем, а работать надо. К. трем надо быть в редакции.

С видом мученика я развернул бумаги и попытался углубиться в работу. Когда зазвонил телефон, я обрадовался.

— Слушаю! Кто? Да, Ковалев. Что? Это ты, Григорий?

Опять Гришка, дался я ему! Ведь это с ним вчера в борделе мы напились так, что не могли самостоятельно добраться до дому, а вот сегодня снова звонит. Сиплый Гришкин баритон настойчиво звал меня вечером кутнуть.

Мы входили в великолепный вестибюль как важные и желанные гости. Сам хозяин «Северной звезды» вышел встречать Григория Распутина, сгибая в поклоне дородный стан.

Гришка небрежно сбросил шубу и остался в шелковой длиннополой рубахе и бархатных штанах, заправленных в высокие голенища сапог. Он уверенно проследовал в зал в сопровождении угодливого хозяина. Посетителей было много, и вся публика пялилась на нас, предвкушая развлечение.

—  Заказывайте, что желаете, Григорий Ефимыч, — птицей подлетел к нашему столу метрдотель, — позвольте за счет заведения.

— Ну, зачем же? Я не нищий, — Распутин достал из кармана пачку ассигнаций, — впрочем, валяй за счет заведения! Да селедки побольше и огурцов…

Я с интересом прислушивался к Гришкиным речам. Вот ведь, бестия, умеет нормально говорить, когда захочет, без этих простонародных загибов!

— Ты, милай, подойди-ка, — Гришка поманил пальцем метрдотеля, — цыган бы сюда, а? Пущай споют, спляшут, а мы послушаем…

— Зачем, Григорий, — попытался я отговорить Гришку, зная чем это может закончиться. — Напьешься и опять что-нибудь выкинешь. Люди ведь здесь…

— А хрен с ними, С людями, — Гришка жарко дышал мне в лицо, — я веселья хочу. Помру скоро, Ковалев. Видение мне было, скоро помру.

— Не болтай чепухи, — я с досадой сбросил его руку со своего плеча.

— Не веришь, — Гришка улыбнулся и заглянул мне в глаза, — аки Фома…

Опрокинув рюмку, он утерся рукавом рубахи, и, положив локти на стол, наклонился ко мне.

— Умный ты мужик, Ковалев, а дурак. Дурак! Вот помру я, а Рассея — следом за мной… Вижу: кровь и люди… мертвые, много мертвых. Страшно, худо будет! Не верят, а я ить правду говорю…

Характерные звуки цыганского хора нарушили замешательство. Чертов хозяин! И цыган разыскал, да не простых, а отмытых, ухоженных, в ярких национальных нарядах. Впереди выступала пожилая цыганка, чудесным низким голосом напевавшая старинную песню.

Гришка мрачно слушал, потом грохнул кулачищем по столу.

— Прочь, старая ворона! — оглушительно заорал он, — молодых сюда! Девок, да чтоб плясали!

Несколько молодых цыганок — плясуний вышли вперед. Присмотревшись, я обратил внимание на одну. Она была явно моложе остальных и очень красива.

Гришка тоже заметил красотку, которая, учуяв возможность щедрого вознаграждения, как бы невзначай обжигала нас взглядом огромных темных глаз.

Гришка жадно следил за тем, как томно она изгибала стройное тело в характерном танце, как ненароком высоко поднимала юбки или низко наклонялась вперед, демонстрируя грудь.

Вдруг Гришка резко вскочил и пустился в пляс вместе с цыганкой. Танцевал он нелепо, безобразно, топал тяжелыми сапогами, неуклюже пытался ухватить девушку. Она ловко ускользала от его грубых рук, одновременно подзадоривая улыбкой и движениями тела.

Терпение не входило в число Гришкиных добродетелей, поэтому он, грязно выругавшись, просто погнался за цыганкой по залу, опрокидывая столики и разгоняя людей в разные стороны. Настигнув свою «жертву», он стал откровенно лапать ее на глазах у посетителей ресторана, явно довольных дармовым развлечением.

Я понял, что пришло время вмешаться, и подозвал метрдотеля.

— Уберите цыган, живо!

Подойдя к Распутину, я резко дернул его за руку, оторвал от цыганки. Сработало. Гришка покорно плелся за мной, что-то бормоча себе под нос.

Цыгане исчезли, казалось, порядок был восстановлен. Я уже было хотел убедить Гришку покинуть ресторан, но… не успел.

— Позор! Позор! — услышали мы гневный звучный голос. — Бедная Россия! Бедные мы вместе с нею! Какой ужас, срам! И ты это терпишь, Господи!

К выходу торопливо шла пожилая пара. В осанистом седом господине я узнал князя Львова, депутата Думы. Рядом шла, почти бежала его супруга, интересная статная женщина, вся в сверкающем водопаде бриллиантовых украшений. Голос принадлежал князю.

Гришка услышал его слова.

— Что!? Ах ты, старый хорь! — заорал он на весь зал и снова вскочил на ноги, — пошто Бога зовешь? Не услышит он тебя, пса! Я, Григорий Распутин, Божий человек, и правда моя! А ты,.. — Гришка загнул такое, что зал на миг онемел.

— А ты пошто глядишь так, ведьма? — вдруг набросился Гришка на перепуганную, бледную княгиню, — ишь, вся брильянтами обвесилась… Карга старая — и туда же! Ну, что моргаешь, что? Али не видела? Так я покажу!

Гришка в мгновение ока очутился на столе. Он задрал рубаху, обнажив впалый живот, поросший редким волосом, и стал, торопясь, расстегивать штаны.

Я понял, что именно он собирается сделать. Однажды Распутин, в порыве безудержного, пьяного бешенства спустил штаны на глазах у потрясенной публики в одном заведении.

— Держи его штаны! — скомандовал я Тихону, а сам крепко схватил Гришкины руки, не давая ему осуществить задуманное.

Он хрипло матерился, брызгая слюной, но мы с Тихоном держали его изо всех сил.

Наконец, он прекратил орать, как- то сразу сник и опустился на стул рядом со мной. Я кликнул метрдотеля, чтобы рассчитаться за сломанные и испорченные вещи. На душе было скверно и тоскливо. Надо уходить отсюда…

Это была моя последняя встреча с Григорием Распутиным. Через три дня он был убит в доме князя Юсупова.

Т. Фурманская