Лола и Маша
Я никогда не скажу женщинам правды. Например, они никогда не узнают, какие из них мне нравятся.
На самом деле я люблю щуплых, безгрудых, темноголовых женщин-подростков с красными губами. Возраст может быть любой. Но только чтоб не действительные малолетки, с которыми я не хотел бы связываться.
А все думают, что мне нравятся рослые, горбоносые, длинноволосые блондинки, потому что постоянно меня с ними видят.
То, что я вам сейчас расскажу, никогда не узнает моя жена, поэтому я спокоен. Это моя вторая жена. С первой же была вот какая история.
У нее было простое имя Лариса, но друзья привыкли звать ее литературно: Лолита. Она была как раз из тех великолепных блондинок, мимо которых невозможно пройти не посмотрев.
Мы вместе учились, бывали в одних компаниях. Простота студенческой жизни известна. Домой нам было в одну сторону, и так повелось, что провожал ее я. В подъезде мы еще стояли немного, курили, молча целовались…
Вообще, в дальнейшем, она охотно раздвигала теплые бедра и подставляла под мою руку стриженый лобок.
Вскоре мы поженились, и я переехал жить к ним в небольшую старенькую квартиру на Академической. Ее мать была маленькая худая женщина с короткими взбитыми волосами. То есть вы теперь понимаете, о каком типаже я говорю. По-современному этот типаж называется унисекс.
Прошло какое-то время, и что-то стало мне подсказывать, что Лола вышла замуж не столько для себя, сколько для матери. Тем более что мать просила не называть себя по отчеству, а просто Машей.
Действительно, Маша скорее походила на старшую сестру Лолы, чем на мать. Что касается отца, то он не отличался контактностью. Присядет, посмотрит на нас, нальет себе чаю, поболтает ложечкой и, сказав что-нибудь, уйдет, не выпив. Он меня не любил, ревнуя, как это часто бывает, к дочери. И это было понятно.
Первое мое заигрывание с Машей получилось так. Я сбежал с занятий, вернулся домой раньше обычного, предупредив Лолу. Маша крутила мясо.
— Давайте помогу… — предложил я.
Не знаю, что на меня нашло. Она хотела отойти, освобождая мне место, но я не дал. Окружив ее руками с двух сторон и почти касаясь ее спины, я придерживал мясорубку, пальцем иногда освобождая решетку от фарша, а другой рукой крутил. Маша хихикала. Она косилась на меня и не пыталась освободиться. Щека и ухо ее заалели.
Затем она взялась за мясорубку поверх моих рук. Теперь мы придерживали и крутили вместе. Ее маленькие ловкие горячие руки управляли моими, легко нажимая. Потом она оттолкнула меня вдруг локтем. Я оставил мясорубку.
Я сел сбоку. Это был тесный закуток между окном слева, стенным трехъярусным шкафом за спиной и холодильником. Между столом, за которым вертела мясо Маша, и холодильником оставался узкий проход. Она посматривала на меня.
— А вы забавник, оказывается.
— Нет, это я только сейчас… просто… так получилось…
— На меня тоже иногда находит. Это ничего. Но больше так не делайте.
В другой раз, когда я вошел на кухню, она резала лук. Все были дома, и я воровато оглянулся. Ее спина напряглась. Короткие волосы тряслись в такт. Я протянул руки и, будто повторяя ее прошлый жест, наложил руки поверх ее рук. Одну — на нож, другую — на луковицу.
Некоторое время мы резали вместе. От нее мягко пахло сложной смесью пота и овощей. Она замедляла движения, боясь задеть меня.
— Порежетесь, — шепнула Маша. — Сейчас же войдет кто-нибудь. И действительно, за моей спиной стояла Лола. Она без удивления посмотрела на нас.
— Пристаешь?
— Он мешает мне, твой муж, — сказала Маша, вздрогнув и оглядываясь.
— Сами разбирайтесь, мне-то что… — Лола прошла к столу и положила в рот луковый ломтик.
— У тебя очень молодая мама, — сказал я, задыхаясь.
— Я заметила. — Она положила еще ломтик в рот.
Я еще не вполне сознавал, что это последовательная атака, и сам не знал, чего хочу. Маша говорила потом, что стала ожидать чего-то подобного, едва впервые увидела меня за дверью. Но я не верю ей. А когда я обнял ее с мясорубкой, то она будто бы поняла, что я уже не смогу остановиться. Хм, не знаю, верить ли…
По субботам случались гости. Это были мои любимые дни. Гостей было человек пять, может, шесть. Они сидели за столом и разговаривали с отцом и Лолитой, а мы с Машей подносили. Бегая туда-сюда, мы встречались в дверях кухни с тарелками и блюдами в руках. Я успевал прижаться к ней. Когда мы опять оказались в кухне, она спросила:
— Чего вы хотите от меня? Этого не будете никогда!
Я помял короткие, шершавые и чуть опухшие от домашней работы ее пальцы. Затем поцеловал между ними. Она брезгливо отняла руку.
— А если вы будете продолжать, я скажу, — она кивнула в комнату, откуда неслись возбужденные голоса, — и он вас по стенке размажет. Мне это уже надоело. Все хорошо в меру… Она имела в виду мужа. Ее ноздри раздувались. Я, обиженный, ушел к себе. Заглянула Лолита.
— Повздорили, что ли? Перестань. Все образуется. Тебя все ждут, надо выпить…
В понедельник утром я сказал, что останусь дома. На Лолиту это, казалось, не произвело впечатления. Но уже одевшись, она заглянула:
— Мама дома, ты знаешь?
— Дай я тебя поцелую.
Она подошла, заранее наклонившись. На ней был длинный плащ с широким поясом, поцеловала меня и уехала в институт.
Я открыл дверь к Маше. Она лежала, положив руки поверх огромного пухлого одеяла с синим нутром и смотрела на меня. Острый вырез рубашки на груди был окружен желтоватыми кружевами.
— Нет, — проговорила она, вцепившись сильнее в край.
Я подошел. Она потянула одеяло к подбородку, как ребенок, и повторила:
— Нет. Уходи, пожалуйста. Я же сказала.
Я потянул одеяло на себя. Она не пускала.
— Да что ж такое-то? Уходи. Я сейчас закричу!
— Никого нет, и я тебе рот заткну, — ответил я.
Она замолчала. Наша борьба продолжалась. Причем ни один не мог перетянуть и не пытался предпринять что-то новое. Вдруг она с неожиданной живостью выскочила и побежала на четвереньках к другой спинке кровати. Рубашка задралась, обнажая небольшие ляжки. Я поймал ее за голень и потянул, переворачивая.
Маша упала на спину, раскинув руки, и затихла, подтягивая колени к животу. У нее был маленький лохматый лобок, в который я сейчас же вонзил пальцы. Она застонала, раскрывая ноги, и вместе с ними — бледно-розовую изнутри, сложно изрезанную раковину, к которой я и припал. Она обильно текла и пахла йодом. Прижимая мою голову рукой, Маша пробормотала:
— А если войдет кто-нибудь, как мы это объясним?
— Мы успеем… успеем… — приговаривал я, грубо раздвигая ее ноги и устраиваясь между ними сверху.
Я стоял над ней на коленях, выпрямившись. Наверно, потому, что я был измучен всеми предшествующими маневрами и ожиданием, мне хотелось делать ей больно. Мой раздувшийся член ходил в ней как поршень, сверху вниз по вертикали. Ее влагалище, как будто заполненное горячим жиром, пульсировало, то сужаясь и охватывая, то отступая.
Она вздохнула, выгибаясь и хватая меня за плечи. И вдруг наконец прижалась лобком, поглощая щелью свернувшуюся мошонку. Мне пришло в голову, что хорошо бы засунуть ей яйца целиком. Но она не дала мне додумать мысль.
Я почувствовал, как ее горячие сухие руки толкают меня в плечи, сообщая мне какое- то движение. Я обрадовался необычному ощущению. Не я направляю, а мною руководят. И упал набок, переворачиваясь.
Теперь она сидела сверху и раскачивалась. Поднималась, как в стременах, держась за мои скрещенные на груди руки. И опять садилась. Я поймал ритм и двинулся членом ей навстречу. Теперь мы действовали согласно, расходясь и сближаясь внутри, как будто на счет. Мой член бил и бил в ней, как будто взбивал масло.
Все это время она не отрывала от меня свои черные блестящие глаза, как будто рассматривала. В этих глазах я видел себя.
— Закрой, — прошептал я изнемогая.
— Что закрыть? — спрашивала она, раскачиваясь и не понимая, что я имею в виду глаза.
Я выстрелил в ней, не в силах больше сдерживаться. И продолжал опорожняться, выворачиваясь наизнанку, а она, опершись на локти и близко склонившись, наблюдала за мной. Тогда зажмурился я.
— Маленький! — проговорила она, когда член выскользнул из нее. — И чего ты так быстро?
Она со вздохом отвалилась от меня. Я лежал с закрытыми глазами и тяжело дышал, успокаиваясь. Ее рука попыталась пролезть мне под голову. Я приподнялся, и она обхватила меня за плечи.
— Как же мы теперь будем с тобой?
— Разденься до конца, — попросил я.
— Ты что, хочешь еще? Тебе понравилось?
Она охотно содрала с себя рубашку. Сев и расставив ноги, я ощупывал ее жесткое желтоватое тело, в то время как она поворачивалась. Ее грудь, руки, ноги, живот и прочее казались уменьшенными копиями обычных рук или ног.
— Нравится?
Я кивнул.
— Все? Посмотрел? — Я опять кивнул, отпуская ее. — Подумай на досуге, как нам вести себя теперь, — сказала она, одеваясь.
— Никак, — я пожал плечами, — как обычно. А что?
Я едва успел привести себя в порядок, как явилась Лолита. Женщин чутье не обманывает. Заглянув к нам, она, как всегда, без любопытства сказала:
— Вы оба тут? Он не надоел тебе? — показала на меня.
— Нет, — ответила Маша, невозмутимо причесываясь перед уставленным трюмо. — Мы разговариваем.
— О чем, интересно? — равнодушно поинтересовалась Лолита, выходя.
Этот день задал порядок всем последующим. Они ничем не отличались друг от друга. Чуть варьировались ночи. Я нередко напряженно прислушивался. Но из родительской спальни не доносилось ничего. Так что до сих пор не знаю, было ли у Маши чего-нибудь с тестем.
Утром мы с Лолитой уходили на занятия. Так сразу повелось, что я не ждал ее, чтобы вместе возвращаться. Поэтому я мог опередить ее. Я быстро пробегал, уже не таясь, как в первый день, на кухню. Маша едва успевала повернуться, как я хватал ее, поднимал на руки и нес в спальню.
— Сумасшедший! — приговаривала она, обхватив меня ногами в тренировочных штанах и приглаживая мне сверху волосы.
Я бросал ее на кровать и, тяжело дыша, срывал одежду. Она помогала мне, посмеиваясь. Когда мы, накрутившись, вставали, я быстро одевался, садился на маленькую кушетку в углу и преданно смотрел, как Маша подолгу гладит гребнем перед скривившимся трюмо спутавшиеся, как у мальчишки, короткие волосы.
— Интересно, кого ты считаешь теперь своей женой? — спросила она однажды.
Тогда я ничего не ответил. Прошло время с тех пор, как мы развелись с Лолой. Интересно, а свою третью супругу я считаю женой?
Олег Кузнецов