Художник

Норркт прожил один всю зиму, после того как его женщина погибла, а потом пошел и взял себе сразу трех новых. Он уже давно жил сам по себе, а не со своим племенем, и его не зря считали странным, может быть, шаманом, и потому побаивались.

На самом деле Норркт не был даже сновидцем, не то что шаманом. Но он украшал стены своей пещеры различными изображениями: диких лошадей, быков, оленей, реже — людей.

После гибели своей женщины он по памяти изобразил и ее тоже, так что ему казалось, что она еще остается с ним, хотя толку от нее было теперь мало. Но когда он смотрел на нее, его тоска становилась меньше.

За хороших, здоровых женщин ему пришлось драться, но Норркт-охотник был сильнее, чем его соперники, хотя с виду и казался неповоротливым. Он убил четверых из племени, а потом вернулся в пещеру с новыми женщинами, чтобы отлежаться. Кто-то из убитых напоследок успел зацепить его, глубоко зацепив бок Норркта — до самых ребер, — и из него вытекло много горячего красного.

Теперь охотник чувствовал себя слабым, и это злило его. Одна из женщин, которых он привел с собою, стала разводить огонь, и это было неплохо, потому что Норркта бил озноб, а вторая с опаской приблизилась к нему.

Он видел, как вздрагивают и раздуваются ее ноздри, а глаза ярко блестят. Она легла с ним рядом и стала искать у него в волосах, тихонько дыша в самое ухо. Потом опустилась ниже, и ее язык коснулся глубокой рваной раны у него на боку. Пока ее язык трудился над раной, рука женщины поползла вниз и легла под его животом, накрыв собою мужскую плоть Норркта.

Прежняя никогда не прикасалась к нему так. Она рычала и царапалась, когда Норркт брал ее, вот и все. Сейчас он был удивлен действиями женщины и повернулся так, чтобы ей было удобнее продолжать, а его плоть ожила, запульсировала, стремительно увеличиваясь в размерах.

Он раздвинул ноги — теперь пальцы женщины проникли дальше, ласково перебирая ему яички и поглаживая темные завитки волос в паху, он чувствовал, что ей самой это нравится, и зашевелился, освобождаясь от обмотанной вокруг бедер шкуры. Он хотел, чтобы новая женщина увидела, какой он огромный и мощный.

Две другие, те, что возились, разводя огонь, сейчас его не занимали — он уже понял, что они больше пригодны для охоты, выделки шкур и прочих необходимых занятий, но не для того, чтобы иметь их. А Первая — он решил, что так и будет звать ее, Первая, Итта, — часто задышала, и между бедер у нее стало мокро. Ее запах проник в ноздри Норркта -дурманящий запах самки, внутри у которой все течет и хлюпает.

Она обхватила губами его живой дротик, стала шумно сосать, затягивая глубоко в свою глотку, пока Норркт не кончил и не увидел, что низ ее лица забрызган его семенем. Итта довольно облизнулась своим длинным восхитительным языком, потом накрыла его шкурами и выбралась из пещеры, но вскоре вернулась и принесла Норркту зайца, чтобы он мог поесть и быстрее восстановить силы.

Усевшись рядом на корточки, она смотрела, как он рвет зубами свежее розовое мясо, обжаренное на огне. Он бросил ей несколько заячьих косточек в знак своего расположения, и женщина с хрустом разгрызла их, благодарно улыбаясь.

Еще несколько восходов Итта ухаживала за ним, ублажала его, охотилась для него и следила, чтобы его рана не загноилась, пока бок Норркта не затянулся новой розовой кожей, и мужчина почувствовал, что силы вернулись к нему.

Тогда Итта стала требовательнее. Встав на колени, она распласталась грудью на полу пещеры, вытянув руки, высоко подняв крепкий округлый задик и виляя им так соблазнительно, призывно, что Норркт зарычал, обхватив бедра Итты, пристроившись сзади, и с силой, рывком, натянул ее на свой вздыбленный боевой дротик.

Женщина еще глубже прогнулась в пояснице, открываясь ему целиком, — жадная до его плоти, она стонала от наслаждения, втягивала внутрь себя то, что делало Норркта мужчиной. Он упал на нее сверху, яростно излившись в ее темное, тесное, жаркое нутро.

Тут Вторая и Третья тоже осмелились приблизиться, требуя внимания, но Итта предостерегающе рявкнула на них, отгоняя прочь. Те повели себя агрессивно, отталкивая Итту, и мгновение спустя женщины слились в визжащий комок, пустив в ход зубы и ногти.

Норркту много раз доводилось драться из-за женщин, но он впервые видел, что бывает, если они сами, в свою очередь, сцепятся из-за мужчины. Клочья волос и капли горячего красного летели во все стороны. Итта явно одерживала верх, но Норркт не хотел терять Вторую и Третью — они тоже нелегко достались ему.

Пришлось вмешаться, растащив их и отвесив каждой мощную оплеуху, чтобы охладить их пыл, а потом заняться каждой по очереди. Итта поняла, что не смеет ему указывать, и уже не возражала, когда Норркт у нее на глазах овладевал соперницами, только в ее сузившихся глазах блестело что-то недоброе, а может быть, это были всего лишь отблески догорающего костра.

В тот же вечер пришел еще один охотник, который и прежде иногда нарушал уединение Норркта. Ему нравились рисунки на стенах, и он тоже пытался делать такие же: Норркт учил его тому, чем за долгие годы овладел сам, а заодно, если был в настроении, делился с более молодым своим другом едой и женщиной.

Так же он поступил и на этот раз, позволив охотнику насладиться поочередно всеми тремя, хотя отлично видел, что Итте такое обращение с нею пришлось совсем не по нраву. Кажется, она хотела принадлежать только одному мужчине и при этом быть у него единственной. Глупо и неправильно: если бы так было, человеческий род давно бы прекратился.

На другой рассвет Норркт ушел на охоту сам и добыл оленя. Он разделал тушу ножом, часть съел и взял с собой столько, сколько был в силах донести до своего убежища. У него были все основания гордиться собой.

Но когда он вернулся назад, то увидел, что все его рисунки почти полностью сколоты со стен, а некоторые просто безнадежно испорчены бешеными ударами тяжелого каменного топора. От диких лошадей и бизонов ничего не осталось. Особенно сильно пострадало изображение его прежней женщины, которое Норркт всю зиму вырубал по памяти.

Он уронил свою ношу и продолжал смотреть на оскверненные стены. Итта подползла к его ногам и обхватила колени Норркта, покорно ожидая выволочки за то, что сделала в порыве ревности и ярости. Он поднял ее и встряхнул так, что у нее лязгнули зубы, но не стал бить — противно было к ней прикасаться. Он подтолкнул ее к выходу из пещеры и сказал:

— Уходи. Вернись к своему племени. Ты мне не нужна.

Две другие ожидали, что он теперь прогонит и их тоже, однако Норркт как-то вообще забыл про них. Вздохнув и мрачно покачав головой, он нашел подходящий инструмент и принялся делать новое изображение.

Он знал, что это потребует долгого времени и огромных усилии, куда больших, чем возня с женщинами, зато потом он испытает такое удовлетворение, которое почему-то непонятно и недоступно другим людям племени. Сильнее, чем от насыщения и любви, более жаркое, чем огонь костра. А если ему повезет, может быть, Вторая и Третья родят ему сыновей, которые будут похожи на Норркта и не станут считать его странным…

Анна Варенок