Анальный приговор
Торговали мы, значит, с Эдиком компьютерами. Точнее, я торговал, хотя в компьютерах не сильно волоку, кроме как по клаве стучать, ничего особо и не умею, а Эдик называл себя хакером.
Не знаю, насколько он в этом хорош, но бухгалтерши из соседних фирм частенько бегали к нему советоваться по поводу бухгалтерских программ, банк-клиент наладить, ну, и в таком роде. И это просто бесило его жену Валентину. Ревнивая была, как полтора Отелло.
Впрочем, и Эдик ей в этом смысле не уступал. Но у него хоть повод был — Валентина приехала в наш город из райцентра, кровь с молоком, натуральная блондинка с синими глазами, коса до пояса, ниже пояса тоже о-го-го.
Так что мужики, которые приходили к нам компьютеры покупать, больше на ее комплектацию смотрели, чем на компьютерную. Валентина у нас бумагами занималась и за кассой сидела.
Она за кассой, я лохам мозги полоскал, а Эдика мы от покупателей прятали — он любой товар мог так искренне обгадить, потому что ничего ему не нравилось, ни софт, ни железо. А Гейтса он вообще ненавидел и считал пидором. Вообще, дела у нас неважно шли. Не из-за Эдика, просто не хватало бабок для хорошего рывка. Но пока не об этом.
Так вот, Валентина была полный улет. А муж ее Эдик… Метр шестьдесят ростом, в очках линзы толщиной с палец — минус восемь диоптрий, а телосложение — хреном перешибить можно. Хотя это я загнул.
Хреном Эдик сам кого угодно перешибить мог, точно знаю, ходили мы с ним время от времени в сауну. Некоторые удивлялись: что, мол, она в нем нашла? А я нет, не удивлялся, точно знал, что именно.
Так вот, сидим мы как-то в четверг после работы в офисе, пиво дуем и планы строим, где денег взять. Первоначальный, капитал, мать его в еб. Точнее, мы с Эдиком пиво, а Валентина мартини любила.
Как у них, в Густозадрищенске, можно было полюбить мартини — не знаю, однако поди ж ты. В этот раз денег на мартини не было, Валентина пила сок и поэтому доставала нас больше обычного. И тут телефон звонит. У нас с Эдиком по банке пива и по сигарете в руках, а у Валентины только сок, поэтому трубку она и взяла.
В начале разговора она сняла со стола одну ногу, причем разрешился давно волновавший меня вопрос о цвете белья. Потом сняла вторую ногу, потом встала и до конца разговаривала стоя.
Я уже ждал «да, товарищ Сталин», но немного ошибся. Виталий Палыч какой-то. А в остальном все правильно… «да, Виталий Палыч, я приеду, конечно, Виталий Палыч, обязательно, завтра же буду, Виталий Палыч». Смотрю на Эдика, а ему каждый этот «Виталий Палыч» как отвертка в жопу с проворотом.
Валентина наконец-то попрощалась, положила трубку и посмотрела на нас внимательно:
— Все, обормоты. Кажись, мы прорвались.
Однако первым прорвало Эдика. Мы работали вместе полтора года, всякое бывало, и матерились в сердцах иногда, но чтобы так он жену обкладывал — это впервые. Валентина, однако, не смутилась.
— Закончил? — спросила она, хотя, как по мне, это была только пауза. — Так вот. Хорошо. Я не поеду. И ты тут еще полтора года хером орехи колоть будешь. Щелкунчик недоделанный.
Из дальнейшего выяснения я понял вот что. В родной деревне у Валентины был роман с колхозным агрономом. Он ли лишил Валентину невинности, не он ли — осталось загадкой, и никого, кроме Эдика, не волновало.
Агроном неожиданно пошел в гору и сейчас руководил областным сельским хозяйством. А Валентина, не будь дура, последний год окучивала бывшего любовника на предмет поголовной и эксклюзивной компьютеризации аграрного сектора области. И вот завтра начинается, а послезавтра заканчивается совещание этих самых аграриев.
Виталий Палыч готов отрекомендовать нашу фирму для сотрудничества. При обязательном присутствии Валентины. И чтобы договор с собой привезла, ясен перец.
Мы долго все это обсуждали. Хорошо хоть все понимали — Эдику там делать нечего. Взял он с жены страшную клятву верности, а с меня клятву за той клятвой следить и пригрозил страшными карами.
Ей — в случае измены — перейти исключительно на анальный секс, а мне дать по морде (если сам на Валентину позарюсь) и уйти из фирмы, если не услежу. Сам, мол, продавать будешь.
Мне-то что, я продам, если покажут, что продавать, и расскажут, с какой стороны оно включается, а вот рассказать-то, кроме Эдика, было и некому. Что касается по морде… пусть достанет сначала до морды-то.
Собрались мы и с утра поехали. Совещание проходило на межколхозной базе отдыха, километрах в ста от города, но автобусами с пересадкой добрались мы только к вечеру. На машине быстрее, говорите? Так на машину еще заработать нужно, а пока вот так вот и не хрен смеяться.
Устроились агрономы неплохо: лес, река, пляж, различной степени пузатости межрайонное начальство — без жен, но с телками. В смысле с сотрудницами. Так себе сотрудницы были, на их фоне Валентина выглядела просто зашибись.
Пузаны посматривали на нее с любопытством, то на нее, то на Виталия Палыча, но близко не подходили. И понял я, что проследить за верностью будет непросто. Собственно, совещание уже перешло к главной своей части.
Сравнительно быстро все нализались, как поросята, а уж со мной каждый отдельно выпил, за чем Виталий Палыч старательно проследил. Договор, кстати, взял и в папочку положил. Сказал, завтра подпишет, на свежую голову.
Пришло время по койкам расходиться. Нам с Валентиной выделили двухкомнатный домик, с виду ничего, но внутри фанерный. Да мне уж все фиолетово было, спасибо, что с сортиром, проблевался и в люлю. Лампочка под потолком покружилась, попыталась клюнуть меня в лоб, но не успела — я отрубился.
Проснулся ночью от сушняка и от голосов за стеной — фанера, слышимость сто процентов. Попил из крана, вернулся в койку, лежу, прислушиваюсь и понимаю, что у Палыча облом случился. То ли жара, то ли тоже перебрал.
Уж как он ни пыхтел, как Валентина ни чмокала — а все по нулям. Ладно, думаю, кина не будет, сейчас он свалит, может, и мне перепадет чего, если смогу Валентину окучить. Да чтобы по морде от Эдика получить, это еще постараться нужно, да и кто ж ему скажет, болезному.
И хрен там я угадал. Сначала темноту в комнате прорезал свет от велосипедной фары, потом зашуршали шины, и в соседнее окно постучали. За стенкой все стихло.
— Виталик, скотина ты эдакая! — прозвучало в ночной тиши ласковое низкое контральто. — Я все знаю. Открывай, сволочь, я на твою блядь посмотреть хочу!
— Катя, ты, что ли? — неожиданно сонным голосом отозвался Виталий Палыч. — Сейчас открою. Совсем с ума сошла? Третий час ночи.
Нет, так просто люди в областные руководители не попадают. В следующую минуту открылась соседняя комната, и Виталий Палыч громко затопал к двери. Валентина при этом метко, но бесшумно была вброшена в мою комнату. Следом полетела охапка белья, при этом размеренный шаг Палыча навстречу неизвестной Кате не прервался ни на полтакта.
— Жена, — шепнула Валентина, прыгая и пытаясь попасть одной ногой в трусы. — Завфермой так и работает, пасет его постоянно. А чего его пасти, кому он нужен?
Палыч открыл входную дверь, громко чмокнул саркастически хмыкнувшую супругу и повел ее в соседнюю комнату, объясняя по дороге, что вот тут компьютерщики из соседней области ночуют, муж с женой, а может, и любовники.
Катя сначала повякивала в коридоре, потом почти беззлобно уже в комнате, потом повякивать перестала и принялась за дело. Размеренный скрип кровати за стенкой показал вскоре, что дело свое она знала хорошо.
— Ишь ты, смогла, — завистливо прошипела Валентина, натягивая лифчик, — одним бы глазочком глянуть, как она это сделала…
Кровать скрипела, потом за стенкой шумно задышали, и мы тоже не остались равнодушными к простым человеческим радостям. Сначала, правда, я получил локтем по ребрам, снятый обратно с Валентины лифчик обошелся несильным толчком в живот, относительно упорная борьба завязалась только в районе трусов.
За стеной в это время прозвучало дружное «О-ох…», и вскоре невидимая Екатерина снова зашуршала шинами,
чтобы поспеть к утренней дойке. Железные, блин, бабы руководят фермами, какие там кони, какие избы…
Мы в это время горячо обсуждали необходимость контрацепции и, не имея ни единого презерватива под рукой, были вынуждены вступить в оральный контакт. Ненадолго, правда. Когда я в очередной раз поднял голову, зажатую ее ногами, чтобы набрать воздуха и снова броситься в водоворот оральной любви, то вздохнуть не смог, потому что в окно комнаты смотрела, не мигая, голова Эдика, во все свои минус восемь диоптрий.
Это потом я сообразил, что он ни зги в темноте не видит, а поначалу-то дыхалку перехватило конкретно. Так ничего и не разобрав, Эдик переместился к окну Палыча и из каких-то ему одному известных соображений застучал по раме:
— Петров, сука! Где Валька?! Открывай, сволочь!
Но я тоже менеджер не из последних. Природная реакция, да и пример Палыча был еще свеж. Через несколько секунд, тоже сонным голосом, я объяснял из окна соседней комнаты, что Валентина рядом, он, Эдик, совсем офонарел, и если потратил выручку на такси, то в гробу я видел такой бизнес.
Оказалось, на попутке ехал. И то хорошо. Дальше все пошло по уже проверенному сценарию — Валентина пошла открывать дверь, я сгреб шмотки и окончательно перебрался к соседу. Палыч не проронил ни слова, улыбнулся только ласково и ушел в астрал.
За стеной в это время шло бурное объяснение. И я много узнал о себе: мудаке, алкаше и раздолбае. Это от Валентины. А о ней: суке, бляди и прошмандовке — от Эдика. Закончилось все, как полагается, по-семейному.
Скрипом, как у Палыча с Катей, не обошлось, комната ходила ходуном, а уж вопила Валентина так, что собаки на охране выли. Судя по всему, Эдик все же выполнил свою анальную угрозу, и не один раз.
Только под утро она его спровадила. Ни я, НИ Палыч поспать, разумеется, в таком шуме не смогли, а Палыч, кстати, продолжал хранить молчание. Я деликатно покашлял.
— Что, пересохло в глотке-то?
Он сам начал разговор, значит, есть что сказать.
— Зови Валю, — и сам же и позвал: — Валюша! Давай к нам, быстренько!
Валентина не заставила себя ждать. Была она необычайно хороша: шея в засосах, башка лохматая, лифчика под надорванной футболкой не наблюдалось. Не иначе пала жертвой страсти. Но глаза… Синие-синие, с поволокой, в этот момент она любила весь мир, и мы с Палычем не являлись исключением.
— Значит, так. Что тут было, полдеревни слышало, — строго начал он, но крепка, видно, была давняя любовь, потому что потом Палыч сказал: — И член на них!
В такой момент заменить хуй членом? Ради Валентины, у которой до сих пор в каждом глазу именно по хую стояло.
— Ты, Валюша, сейчас собираешься и уезжаешь. Мой водитель отвезет. А ты, Петров, остаешься, похмеляешься и договариваешься по своим делам. Я помогу. И молчишь, главное. С Валей был ты. И точка. А то ерунду всякую болтать начали…
Так оно все и вышло. Валентина уехала с подписанным договором. Палыч наутро ходил орлом, знакомил меня с районными начальниками. Пузаны смотрели на меня с уважением, а их бабы со сладким ужасом. Прайд на глазах приходил в порядок.
Домой меня отвозил тот же водитель, что и Валентину. Долго ерзал, посматривал на меня и, в конце концов, не выдержал:
— Слушай, кореш, а вы с Палычем не в два смычка ее драли? А мне вот не дала…
Я повернулся к нему всем туловищем и внимательно посмотрел. Водитель перестал ерзать, сел прямо, замолчал и до конца пути уже не отвлекался от дороги.
Борис Петров